Ашваттха  (др. индийское буквально «лошадиная стоянка»), в ведийской и индуистской мифологии сакральное фиговое дерево, наиболее частый и представительный вариант мирового дерева в Идии. Упоминается уже в «Ригведе» (I 135, 8; Х 97, 5), нередко встречается в брахманах, упанишадах и эпосе. Во многих случаях, когда дается описание мирового дерева, речь идёт именно об Ашваттхе. В частности, оно имеется в виду в знаменитой загадке из « Ригведы » : « Две птицы, соединённые вместе друзья, льнут к одному и тому же дереву. Одна из них ест сладкий плод, другая смотрит, не прикасаясь к плоду... На вершине этого дерева, говорят, есть сладкий плод, и к нему не стремится тот, кто не знает прародителя» (I 164, 20, 22: две птицы — солнце и луна, день и ночь и т. п.). Космические функции Ашваттхи подчёркиваются уже в «Атхарваведе» («С неба тянется корень вниз, с земли он тянется вверх», II 7, 3) и особенно в упанишадах, где элементы Ашваттхи соотносятся с разными частями макрокосма и создают основу для далеко идущих классификаций. Ср. образ перевёрнутого дерева (arbor inversa): «Наверху (её) корень, внизу — ветви, это вечная смоковница» («Катхауп.» II 3, 1) или: «Наверху (её) корень — трёхстопный Брахман, (её) ветви — пространство, ветер, огонь, вода, земля и прочее. Это Брахман, зовущийся единой смоковницей» (Майтриуп. VI 4). Но, разумеется, не менее распространён и обычный (неперевёрнутый) вариант А. Ср.: «Царь Варуна... держит кверху в бездонном (пространстве) вершину дерева. Они обращены вниз, вверху их основание» (РВ I 24, 6). Если части Ашваттхи моделируют мир, то, входя в тетраду других деревьев, воплощающих идею мирового дерева, Ашваттха может принимать участие и в моделировании социальных и религиозно-ритуальных структур. Так, в Индии издревле известен ритуал, в котором с царём последовательно соотносится каждое из четырёх сакральных деревьев, из них изготовляются ритуальные чаши, подносимые царю для омовения представителями каждой из четырёх варн (см. Варна). Чашу из Ашваттхи подносит вайшья, из ньягродхи — знатный друг, из удумбары — кшатрий, из палаши — жрец. В «Махабхарате» (III 115, 35) говорится о браке бездетных жён с деревьями, и в связи с этим выступают Ашваттха и удумбара, что может быть истолковано как отражение образов мужа и жены средствами «древесного» кода. Ашваттха, как и некоторые другие деревья, играют определённую роль и в ритуале. Ср. описание в «Матсья-пуране» четырёхугольного алтаря с арками из ветвей четырёх деревьев, в т. ч. Ашваттха. В связи с Ашваттхой восстанавливаются два весьма архаичных мотива, которые в более позднее время могли соотноситься с деревом вообще или деревьями других видов (напр., с ньягродхой). Первый из этих мотивов — человек на дереве (при этом человек уподобляется дереву, ср. Брихад.-уп. III 9, 28 или Мбх. XI 5,3—24 и др.), и они оба рассматриваются как образ вселенной (см. Пуруша). Иногда этот мотив формулируется более конкретно: женщина у мирового дерева; этот мотив отсылает в конечном счёте к ритуалу человеческого жертвоприношения у мирового дерева. Второй мотив — конь у мирового дерева (ср. описание ашвамедхи в «Ваджасанейи-самхите Яджурведы» и других текстах); хронологически он продолжает первый мотив и связан с переходом от ритуала жертвоприношения человека к жертвоприношению коня. Многочисленные индоевропейские параллели подтверждают древние истоки обоих этих мотивов и, возможно, даже самого названия «Ашваттха.» [ср. мотив Иванушки-дурачка (трансформация первочеловека, первого жреца), пасущего лошадь в ветвях дерева; Иггдрасиль в «Эдде», авестийское название конюшни aspostano при др.-инд. asvasthana, Ашвинов и т. п.]. Ашваттха выступает как существенный элемент с определёнными символическими связями и в некоторых конкретных мифологических сюжетах. Так, в сказании о Пуруравасе и Урваши, известном в ряде версий, Пуруравас срывает ветви с деревьев Ашваттха и шами, трёт их друг о друга и добывает священный огонь, разделённый натрое: огонь для домашних обрядов, огонь для жертвоприношений и огонь для возлияний. Культ дерева в Индии также даёт значительный материал для выявления той роли, которую играла Ашваттха.

О-камудзуми, (др. япо. Элемент – о, «великий», каму, «божественный», ми, «плоды», в целом – «великие божественные плоды-боги»), в японской мифологии три плода персика, обратившие в бегство демониц царства смерти в мифе о бегстве бога Изданаки из Ёми-но куни. Мотив персиков в этом мифе, возможно, объясняется китайским влиянием: в сочинении «Цзо Чжуань» («Комментарии к летописи Конфуция «Весна и осень») есть упоминание о том, что персик спасал от злых намерений (наговоров). Из дерева персика в древней Японии изготовлялся амулет удзути («заячий молоточек») – таким амулетом, украшенным длинными свисающими нитями пяти цветов, прогоняли злых духов в «день зайца» (в январе по европейскому календарю). Верой в магическую силу персика объясняется и обычай отгонять злых духов во время ежегодных праздников, стреляя из лука, сделанного из персикового дерева.

Гаокерена - В древней Персии - священное Древо жизни, цветы которого дают бессмертие. Его охранял огромный ящер, в разинутой пасти которого оказывался каждый опадающий цветок.

Питао-кособи, в мифологии древних сапотеков бог кукурузы. Находился в тесной связи с богом дождя Косихо-Питао. Изображался с хоботообразным носом. Ему поклонялись и как символу в виде кукурузного початка.

Иггдрасиль - в скандинасвкой мифологии Мировое древо — гигантский ясень, являющийся структурной основой мира, древо жизни и судьбы. Иггдрасиль. определяет «вертикальную проекцию» пространственной модели мира скандинавской мифологии, соединяя различные миры (небо, землю, подземный мир). Характеристика И. содержится в «Старшей Эдде» («Прорицание вёльвы» 2, 19, 28 и др., «Речи Гримнира» 31 и след.), а также в «Младшей Эдде». Вёльва (провидица) (в строфе 2) называет Иггдрасиль miotvib maeran (т. е. «древо меры, прекрасное» или «знаменитое»). Она упоминает девять миров и соответствующие им девять iviui. Это слово переводят по-разному: «деревянный инвентарь», «тисовые деревья», «корни», «широкие», «лес». Учитывая сибирские параллели, следует это слово скорее всего переводить как древесную опору, основу, «костяк» каждого из девяти миров.
На вершине Иггдрасиля сидит мудрый орёл, а между его глазами — ястреб Ведрфёльнир («полинявший от непогоды»), корни Иггдрасиля гложут дракон Нидхёгг и змеи. Перебранку между орлом и драконом переносит снующая по стволу белка Рататоск («грызозуб») — своеобразный посредник между «верхом» и «низом». На среднем уровне четыре оленя щиплют листья Иггдрасиля. Кроме того, олень Эйктюрмир («с дубовыми кончиками рогов») и коза Хейдрун едят его листья, стоя на крыше Валъхаллы. Три корня Иггдрасиля простираются, согласно «Старшей Эдде», в царство мёртвых, к великанам и людям или, согласно «Младшей Эдде», — к богам (асам), и неистым великанам (хримтурсам) и к Нифльхейму (страна мрака). Согласно «Младшей Эдде», у Иггдрасиля находится главное святилище, где боги вершат свой суд. Под корнями расположены источники — Урд («судьба»), источник Мимира, Хвергельмир («кипящий котёл»). «Младшая Эдда» определённо связывает Урд с небесным корнем, источник Мимира — с великанами и Хвергельмир — с Нифльхеймом. Но естественнее связать один из корней с людьми и с ним Урд, поскольку у этого источника живут норны, определяющие судьбы людей. Норны поливают влагой из источника дерево, чтобы оно, подгрызаемое змеями и оленями, не гнило. Можно реконструировать и представление о том, что медвяный источник Мимира питает мировое древо, но с другой стороны, сам Иггдрасиль покрыт медвяной влагой, и поедающая его листья коза Хейдрун питает неиссякаемым медвяным молоком павших в бою воинов (эйнхериев) в Вальхалле.
Как вечнозелёное древо жизни И. пропитан живительным священным мёдом (см. Мёд поэзии).
Иггдрасиль связан с одинической мифологией. Слово «Иггдрасиль» буквально означает «конь Игга», т. е. конь Одина (Игг — другое имя Одина) и отражает миф о мучительной инициации («шаманском» посвящении) Одина, который провисел, пронзённый копьём, девять дней на этом дереве. Это название, возможно, также подчёркивает роль Иггдрасиля как пути, по которому обожествлённый шаман (каким отчасти является Один) странствует из одного мира в другой. Возможно, что Один в мифологеме мирового древа вытеснил громовника Тора, поскольку имеются намёки на связи Тора с культом дуба и эти намёки поддерживаются индоевропейскими параллелями. Кроме
Одина, с Иггдрасилем тесно связан также страж богов Хеймдаллъ, который, по некоторым предположениям, является его антропоморфной ипостасью. По-видимому, Лерад и Мимамейд (от Мимира, хозяина медвяного источника) — синонимы Иггдрасиля. Его культовым эквивалентом были священные столпы — деревья, известные в исторические времена в Швеции и других местах. Северогерманский хронист Адам Бременский (11 в.) сообщает о священном тисе в храмовом комплексе в Упсале (ср. почитание столпа Ирминсуль, соотносимого с богом Ирмином, у саксов, о чём сообщает Видукинд в «Истории саксов», 10 в.).

Синдансу, в корейской мифологии священное дерево — алтарь духам, по своим функциям напоминающее древо мировое. В мифе о Тангуне Синдансу находилось на вершине горы Тхэбэксан, и это место назвали «священным градом» или «обителью духов» (синей). Позднее Синдансу стало означать священное место, где совершались обряды с жертвоприношениями духам. С Синдансу, видимо, связаны Петушиный лес (Керим) в Кёнджу, Лес небесной границы (Чхонгённим), Лес гульбищ духов (Синюрим), а также столбы в Сотто и священные деревья у алтарей Сонан.